Читаю я лет с трех, и книг было много. Очень много. Всех и не вспомнишь; и первой тоже не вспомнишь. Что запомнилось?



Самая первая, пожалуй — «Книга для чтения для старших групп детских садов». Большой формат, такая как бы тканевая бежевая обложка, сильно истрепанная. Никогда не знала, откуда она взялась — с книгами-то в советское время трудно было, могли взять откуда угодно. Там были стихи, рассказы, отрывки из повестей. Больше всего я любила рассказы про школу. Все мое детство я играла в школу. И еще помню китайские стихи, длинные, про детский сад. Про то, что «у девочки Юнь Мэй/челка до бровей… смотреть мешает ей». А потом этой Юнь Мэй завязали хвостики, чтоб волосы не мешали, и мальчишки ее стали дразнить, мол «вместо челки две метелки». Рассказы — Толстой для детей, наверное, во всяком случае, что-то такое помнится. Стихи «Вот качусь я с горки» — но я их и так знала. Бабушка мне их рассказывала так часто, что я почти наизусть их помнила. И картинка — одна девочка переносит другую через речку на спине. Это иллюстрация к какому-то рассказу, они в школу шли.



Еще стихи — сборники детских стихов поэтов соц. стран. Больше всего польских — Тувим, кажется это его — про то, как варили суп на обед. И «Что стряслось у тети Вали?»

Кажется, была еще Зинаида Александрова. Барто и Чуковский попались потом, случайно — чуть ли не в школьной библиотеке, дома у нас не было.



А были всякие и всяческие сказки и легенды. Греческие, конечно — синенькая книжка Куна, мама читала ее мне вслух. Наверное, я болела тогда — мне редко когда вслух читали, мне не терпелось самой. Еще «Книга для чтения по истории Древней Греции» — в основном классические Афины, кажется, век Перикла, Аспазия… Еще китайские — вечные повести про лис-оборотней и прочие чудеса. Еще «Панчатантра». «Махабхарата», кажется, была немножко позже, но я сразу раз и навсегда начала болеть за Юдхиштхиру. До сих пор за него болею. И за его собачку.



Вообще сказок было много — Афанасьев. «Сказки Ленинградской области». «Сказки Немана». Скандинавские легенды. Но заодно вообще все, что попадалось под руку, взрослое, детское, неважно. «Войну и мир» впервые начала в шесть лет. «Войну», конечно, не осилила лет до семнадцати — в шесть это была для меня книжка про Наташу и Соню. Еще из классики «Горе от ума» и «Евгений Онегин» — это уже настолько впиталось, что нельзя сказать, как к этому относишься. Как балет «Щелкунчик» под Новый год.



Запрещать не запрещали. Кажется, отобрали «пока не вырастешь» у меня три книги за всю жизнь — «Гептамерон» Маргариты Наваррской, «Лолиту» и «Сто лет одиночества». Прочла потом все, но понравился только «Гептамерон». За Набокова и Маркеса даже браться не хотелось — «Лолиту» прочла в корректуре, а Маркеса в институте под оценку.



Когда я болела — а болела я часто — еще были альбомы. Больше всего нравился альбом «Ла Скала» с фотографиями певцов. Еще, кажется, китайские виды и «История костюма».



Возвращаясь к детским книгам — «Фердинанд Великолепный» Станислава Ежи Леца. Наверное, это магический реализм, которого я вообще-то не люблю, но эту книгу я перечитывала десятки раз. Она про пса, который выходит погулять и встает на две лапы, чтоб лучше все было видно; и он так вежлив, так замечательно воспитан, что вызывает восхищение у всех, кого ни встретит, так что никто и не замечает, что он собака…



Когда я была маленькая, бабушка с дедушкой жили в Монголии, а свободную комнату сдавали какой-то женщине. А когда они вернулись, я наконец-то смогла попасть в эту комнату и посмотреть, какие там книжки. Нашла я там для себя две книжки — «Собирал человек слова», повесть о Дале, и «Дорога уходит в даль» Александры Бруштейн — о детстве, о школе, и любовь, можно сказать, навсегда. В старших классах школы обнаружила, что у этой книги два продолжения, и была в восторге. Наверное, лет на восемьдесят раньше я бы обожала Чарскую — хотя трудно сказать, Чарская все же слишком романтична для меня. А вот Бруштейн… сейчас пишу и хочется перечитать. А дома этой книги нет и никогда не было — сначала у бабушки, потом в библиотеке…



Вообще в детстве я так ходила по гостям — от книжного шкафа, до книжного шкафа. «Не пойду к Х, у них я уже все прочитала…» В гостях читала более стандартную литературу, макулатурные издания, которых у нас никогда не было (захожу сейчас в «Старую книгу» и гляжу на стеллажи: книги, которых мне хотелось в детстве, все эти исторические романы…) Почти всего Дрюона перечитала, ездя с папой к его приятелю в Гатчину. Так я и учила историю — после Дрюона намертво запомнила последовательность королей того периода.



А потом были «Три мушкетера», мой первый фэндом. Тогда как раз вышел фильм, а я никак его не могла посмотреть — телевизор в доме появился, когда мне было пятнадцать. И книгу все читали, серенькое макулатурное издание с изящными рисунками «линией» на обложке, а у нас его не было — ужасная трагедия в восемь лет, все читали, а я нет. В конце концов мама принесла мне из библиотеки с работы — сначала «Три мушкетера», а потом и продолжения, по тому в день. Тогда я обожала Атоса — возможно, в этом виноват Смехов. Во всяком случае, в шестнадцать, когда перечитывала, он мне резко разонравился. Может, поэтому я и не люблю Снейпа — отыграла положенные романтические помыслы об угрюмом таинственном брюнете в восемь лет.



А тогда, если подумать, это был настоящий фэндом. Фиков я не писала, правда — не знала, что это можно. Я писала тогда только стихи, потому что иначе не получалось, но знала, что это детский сад, а проза — это слишком серьезно, на Толстого и Достоевского я не тянула, я понимала, а иначе не стоит и соваться. Но воображала, как скачу рядом с ними в погоне за подвесками в роли какой-то боевой подруги. Потом, чуть постарше, мы переделывали тексты песен — конфликтовали тогда со школьной администрацией и записывали директрису в кардиналы. И распределяли роли — я Атос, ты Арамис, кто останется — в Портосы.



Может, еще напишу чего — если вспомню, и если ПЧ не взмолятся прекратить.