sugar and spice and everything nice
Название: Но словом данным я влеком
Автор: Таэлле
Бета: Йомико
Фэндом: Блич
Пэйринг: пока джен, но Ренджи/Бьякуей уже попахивает
Рейтинг: ну какой может быть рейтинг у джен-фика?
Дисклеймер: шинигами по-прежнему принадлежат Кубо Тайто. Заморочки и комплексы Бьякуи принадлежат Бьякуе лично.
читать дальше
Кучики Бьякуя всегда гордился своей способностью скрывать раздражение. В данный момент, однако, эта способность подвергалась серьезному испытанию. Конечно, ему было больно, но с болью он справляться умел. Куда хуже были мелочи, которые обычно можно было отбросить и уйти домой — или пойти пройтись по открытой местности. Но теперь его осадили мелкие неудобства, едва заметные раздражители, кусавшие его нервы, словно странные бойцовые псы, крошечные, но опасные. В больнице было тесно, и негде было скрыться от шума и запахов. Что бы ему ни понадобилось, об этом приходилось просить. И он там застрял, да не просто на несколько часов — казалось, он был здесь целую вечность. И кто-нибудь все время задавал ему вопросы, на которые приходилось отвечать. Вопросы о том, как он себя чувствует.
Как он себя чувствовал? Да как он мог ответить на этот вопрос, если и сам не знал ответа? Он… устал, пришел ему в голову вариант ответа. Но он наверняка был неверный: рана его уже исцелялась, и он много отдыхал, практически целый день.
Кровать его поставили у окна, чтобы он мог смотреть наружу. Бьякуя поблагодарил медиков Четвертого отряда за этот знак внимания, как только пришел в себя. Но он не стал упоминать, что вид на вымощенный камнями двор заставлял его еще сильнее ощущать, что он был заперт здесь и не мог вырваться наружу.
Он даже не подозревал, что свобода так для него важна. Он не подозревал, что свободен. Кто знал, что свобода в том, что можно выйти из комнаты, когда захочешь, пойти погулять ночью в саду или просто переодеться в свежее, не дожидаясь ничьей помощи? Быть свободным — значит быть одному потому, что ищешь одиночества, а не потому, что из комнаты не выйти и можно только слушать, как снаружи шумят другие, будь то в больничном коридоре или в мощеном дворе, где он подсознательно все ожидал увидеть свой сад.
А единственное, от чего освободился он — это от знакомого веса кенсейкана на голове. Волосы свободно падали ему в лицо там, где должно было быть только три четко расположенных пряди. Это было неудобно. У него руки тянулись проверить, действительно ли кенсейкана не было на месте, хотя Бьякуя прекрасно знал, что он лежал где-то, сломанный мечом риока вместе с другим грузом, который он на себя возложил. Свобода ли это, если с тебя снимают ношу, которую сам на себя взвалил?
Наверное, ему следовало радоваться, что все кончилось хорошо, и что его больше не раздирала борьба между двумя своими ношами, двумя обещаниями, данными мертвым. Этой борьбе положил конец тот же меч, что разбил его кенсейкан, снимая ношу с его плеч.… Почему же тогда плечи у него до сих пор дрожали от напряжения?
Бьякуя слегка покачал головой, потом поднял руку, чтобы убрать волосы, которые все лезли ему в лицо. Он сдвинулся с места слишком резко, и в его все еще выздоравливающем теле стрельнула боль, но он заставил себя не морщиться, приветствуя ее вторжение. Боль в теле была ясна и понятна; у нее была причина, был способ лечения и окончание. Он вдруг вспомнил, как его задевала болезнь Хисаны, как он почти завидовал ее боли. Тогда он охотно взял бы эту боль себе, если б только смог избавиться при этом от беспомощной и непонятной боли в душе. С болезнью он бы справился, если б только разум его был ясен. Но вышло не так. В жизни никогда не бывает так, как хочется.
Хисана ясности ума не теряла. Она знала страх, стыд и боль, и признавала их присутствие. Хисана никогда не обещала больше, чем могла выполнить. Она нарушила только один обет, и заплатила за это сполна. Бьякуя нарушил два.
О да, теперь он это осознавал, ощущая при этом больше боли, чем от раны в боку. Стремясь примирить два данных обета, он не исполнил ни одного. Отойдя от обещания Хисане, он не встал на сторону законов Сейретеи, а невольно помог стремившимся к власти заговорщикам. Сумел бы он выяснить правду, если бы выбрал, как сделали это столько шинигами вместо него, спасти сестру? Этого теперь уже не узнать. Единственное, что ему суждено было узнать — это горькая ирония свободы, данной ему мечом Куросаки Ичиго, когда тот разбил его кенсейкан как символ обещаний, которые Бьякуя нарушил задолго до этого.
Бьякуя не впервые задумывался обо всем этом с тех пор, как пришел в себя в больничной палате Четвертого отряда; просто сейчас он впервые позволил себе додумать эту мысль до конца. Но теперь, понял Бьякуя, садясь прямее и игнорируя еще одну вспышку боли, он не знал толком, что делать с истинами, которые он наконец воспринял. Возможно, было и к лучшему, что как раз в этот момент за дверью послышалось покашливание, потом негромкий стук.
— Войдите, — удивленно крикнул Бьякуя. Медики Четвертого отряда, такие робкие в Сейретеи, за работой ощущали себя с куда большей уверенностью, и заходили и выходили без стука, часто вообще не обращая на него внимания. Так кто бы это мог быть?
Гадать ему, впрочем, пришлось недолго; дверь открылась, и в комнату заглянул его лейтенант.
— Как поживаете, Кучики-тайчо? — спросил Абараи Ренджи, заходя в комнату.
— Ренджи, — кивнул ему Бьякуя. — Значит, тебе уже можно ходить?
— А, да, — отозвался Ренджи с заметным смущением. — Мне ж в основном царапины достались.… А от того, что раньше было, раны уже зажили.
Бьякуя приподнял бровь, услышав, каким образом Ренджи упомянул их бой, но говорить ничего не стал. Если его лейтенант решил хоть раз в жизни проявить такт, Бьякуя ему мешать не собирался.
— Э-э… — снова начал Ренджи после долгой паузы.
— Да? — Бьякуя и правда хотел помочь ему — уж больно мучительно было слушать, как Ренджи подыскивает нужные слова. Единственная проблема была в том, что сам Бьякуя не имел ни малейшего понятия, что говорить в такой ситуации. Он еще ни разу не пытался убить ни одного собственного лейтенанта, что бы ни говорили некоторые остряки Сейретеи. Разумеется, лейтенанта, который пытался убить его, у Бьякуи тоже не было.
— Я тут с вами посижу немножко, тайчо, — внезапно выпалил Ренджи. — Ну, вам же тут одиноко, наверное, сидеть одному в этой палате, так я решил прийти составить вам компанию. Ээ… если вы не против, конечно.
— Не против, — сказал Бьякуя серьезно. Он и правда был не против. Ренджи частенько донимал его, и совершенно не умел соблюдать тишину, но за последнюю пару месяцев он успел привыкнуть к своему рыжему лейтенанту. Возможно, подумал он со слабой надеждой, в присутствии Ренджи все снова станет как обычно.
Так что Ренджи с явным облегчением уселся на табурет у двери, а Бьякуя уставился в стену, пытаясь представить, что он снова в офисе Шестого отряда.
Разумеется, ничего не вышло. Сложновато было начать обманывать себя сразу после того, как сам же так долго открывал себе глаза на правду. И потом, слишком уж тихо Ренджи сидел сегодня. Бьякуя обычно не приглядывался к своему лейтенанту слишком уж усердно во время рабочего дня, но каким-то образом в памяти у него успела отложиться звуковая дорожка нормального рабочего дня рядом с Абараи Ренджи — хлопающая дверь, скрипящие стулья, шумные вздохи, приветствия всем, кто проходит мимо — а сегодня все было не там. Сегодня Ренджи не было слышно. Он сидел и что-то делал… строгал? Бьякуя повернулся посмотреть; оказалось, Ренджи и правда вырезал что-то из палки. Бьякуя не видел, чтобы кто-нибудь этим занимался, с тех пор, как от них ушел старый садовник. Он и не знал, что Ренджи умеет резать по дереву.
И что Ренджи умеет быть верным обещаниям, он тоже не знал. Прямая противоположность ему самому. Бьякуя всегда считал Ренджи гораздо слабее себя не столько даже в отношении духовной энергии — он давно подозревал, что у его лейтенанта были резервы сил, до которых тот еще не добрался, — но в отношении воли, в способности настойчиво добиваться своего и делать то, что следовало сделать. Как глупо: именно в этом Ренджи и оказался сильнее его. Ренджи все хотел его перегнать, и хоть сражение он проиграл, но войну выиграл. А Бьякуе, который всегда считал, что духовная энергия есть отражение чистоты духа, не хватило нужной силы, и все, чего он достиг, оказалось лишь временной помехой на пути Ренджи и Ичиго.
— Ты, наверное, жалеешь, что я не умер, — сказал он вполголоса, скорее себе самому.
К его удивлению, Ренджи ему ответил.
— Нет, — сказал он с такой же серьезностью. — Если б вы умерли, мне было бы больше незачем стремиться стать сильнее.
Ты уже сильнее, вдруг захотелось сказать Бьякуе, но он промолчал, не глядя на Ренджи. Если бы он это произнес, то больше сказать было бы нечего, совсем уже нечего, а он все-таки не умер. Ему предстояло жить и пытаться выполнить хотя бы некоторые из своих обещаний. Но все равно ему очень хотелось повернуться и посмотреть, было ли лицо Ренджи столь же серьезным, сколь его голос.
— Тайчо, — сказал Ренджи, — я…
И тут Бьякуе пришлось откинуться назад, но боль от резкого движения заглушило изумление от того, что в открытое окно его палаты на третьем этаже внезапно вскочил Куросаки Ичиго.
Спокойный Ренджи — это было неожиданно и даже приятно. Но ожидать от Ренджи спокойствия рядом с Куросаки Ичиго было, очевидно, чересчур, и Бьякуя сидел и смотрел, как они ругаются через его кровать и переживают за Рукию. Все еще переживают за его сестру и наверняка знают о ней больше, чем когда-либо знал он.
Бьякуя сидел и смотрел на двоих молодых людей — скорее даже мальчиков, если задуматься, но задумываться ему не хотелось, — которые сделали то, чего не смог сделать он. Он все гадал о том, что же такое было у них, чего не было у него. Может, этот недостаток, о котором он никогда не подозревал, и был причиной, по которой Хисана так и не смогла его полюбить. Причиной, по которой спустя пятьдесят лет он не представлял, что сказать сестре, когда снова с ней встретится. А потом он заставил себя перестать думать об этом. Слишком уж больно было об этом думать. Больнее, чем от Шинсо, больнее, чем от раздражающей слабости тела и неприятного осознания нарушенных обетов. Он перестал думать и просто смотрел с некоторым ошеломлением на то, как Ичиго, полный непрошибаемой уверенности в своем равенстве с кем угодно, спрыгнул вместе с девочкой-риока обратно во двор, и они побежали искать Рукию.
Очевидно, он как-то отреагировал, потому что Ренджи повернулся к нему и спросил, в чем дело.
— Этому мальчишке, — сказал все еще ошеломленный Бьякуя, — следует научиться уважению к старшим. — На самом деле он сомневался, что Ичиго станет учиться чему-нибудь в этом роде. И вообще, решил он, не стоит сейчас думать об Ичиго. Это тоже самообман в своем роде. С Ичиго он уже сражался и проиграл, а сейчас пора было заняться наконец битвами, которых он избегал.
— Ренджи, — сказал он и помедлил, слегка усмехнувшись: надо же, теперь уже он не мог найти слов.
— Тайчо, — произнес Ренджи, неловко пристроившись на краю его кровати, — насчет той нашей битвы. Я знаю, что так не полагается, но все же…
— Да, — перебил его Бьякуя с облегчением от того, что не он первый начал эту тему. — Я тоже хотел с тобой поговорить на этот счет. Не стоит извиняться, но…
— А я и не собирался извиняться, — прервал его Ренджи, и Бьякуя изумленно замолчал. — Извините, тайчо, но я правда не собирался. То есть мне жалко, что бой вышел вот так, по такой причине, и насчет всего остального тоже, но я о нем не жалею. Ни о том, за что сражался, ни о том, что наконец сумел с вами подраться по-настоящему.
Он ведь служил в Одиннадцатом до того, как пришел в Шестой, вспомнил вдруг Бьякуя. Как это все же странно, радоваться шансу сразиться с противником явно сильнее тебя, и не для того, чтобы уничтожить то, что требовалось уничтожить, а просто ради боя, ради возможности испытать себя… Может, эта радость и давала Ренджи силу продолжать стремиться к исполнению своих обещаний?
— Причина у тебя была достойная, — сказал он задумчиво, глядя из окна на беготню во дворе, — но, исполнив обещание спасти Рукию, ты нарушил другое обещание, разве не так? То, которое ты давал как офицер Готеи-13, как мой лейтенант. Когда ты давал его, собирался ли ты хранить ему верность? А если собирался, как ты выбрал, какое обещание выполнить?
В палате воцарилось молчание. Снаружи послышались крики; похоже было на тех хулиганов из Одиннадцатого. Почему Ренджи не отвечал? Может, он не мог ответить на этот вопрос? А был ли вообще на него ответ?
— Я его от всего сердца давал, тайчо, — сказал Ренджи наконец. — Я и правда хотел служить с вами и учиться у вас. Просто… знаете, я и не выбирал ничего. Может, я и не смог бы выбрать, если б стал задумываться. Я… я ведь во многом шинигами из-за Рукии стал, и сильнее стать из-за нее хотел, и вас встретил тоже из-за нее. Это все связано, и если б я решил бросить Рукию, все мои остальные обещания оказались бы бессмысленными. Это было бы неправильно, — закончил он.
Бьякуя глянул на него и сразу отвернулся — слишком больно было глядеть на неприкрытую искренность на лице Ренджи. Она заставляла вспомнить о том, как беспомощен оказался в ситуации с Рукией он сам. Он подвел ее, а вместе с ней Хисану. Как теперь это исправить?
— Ээ, — сказал его лейтенант и замолк, когда Бьякуя повернулся к нему, но потом снова продолжил. — Ээ, тайчо, вы ведь понимаете, что вам бы надо с Рукией поговорить, правда? Когда она вернется?
Бьякуя вопросительно приподнял бровь, но Ренджи продолжал смотреть на него в упор, почти не моргая даже, словно старался напряженностью взгляда подчеркнуть серьезность своих слов. Это, кстати, было ни к чему. Не так уж часто его лейтенант был серьезен, чтобы не запоминать каждый такой момент.
— Так ты знаешь все-таки, куда она пошла? — спросил он, стараясь уйти от напряженности этого взгляда. В маленькой палате это было сложно. Он мог бы посмотреть в окно, но не хотел проявлять грубость к Ренджи. А больше, кроме Ренджи, смотреть было некуда.
— Ээ, — похоже, его лейтенант был слегка смущен. — Ну, есть у меня догадка, тайчо. Но если я прав, ни к чему, чтоб ей мешали эти шумные обормоты.
Бьякуя слегка улыбнулся — надо же, Абараи Ренджи зовет кого-то еще шумным обормотом, — но признался себе, что сам он в отличие от Ренджи даже не догадывался, где может быть Рукия.
— Ну и где? — спросил он наконец.
— Ну, я так думаю… Если б она в Сейретеи была, они бы ее уже нашли. Но дом Шиба ведь снаружи, в Руконгаи, так?
Бьякуя молча кивнул.
— Вот именно. Понимаете, тайчо… после всего этого, может, не только нам с вами хочется чинить сломанные мосты?
— Так вот мы чем занимаемся, значит? — вполголоса, словно обращаясь к самому себе, произнес Бьякуя.
— Ну, я пытаюсь, по крайней мере, — сказал Ренджи со слегка смущенной улыбкой и поднялся на ноги. — Простите, что я вам тут постель трясу, тайчо.
— И совсем неплохо пытаетесь, фукутайчо, — сказал Бьякуя и с неожиданным удовольствием отметил, что Ренджи вместо того, чтобы собраться уходить, вернулся на табурет у двери.
* * * * *
Ренджи наконец ушел, когда Бьякуе принесли обед, но к тому времени атмосфера в палате уже странным образом успокоилась. Так что хотя он и провел остаток дня один, его ничто не тревожило, кроме остатков боли в раненом боку. Когда она пришла, он смотрел в небо над зданиями Сейретеи снаружи и задумчиво вертел в руках грубо вырезанную из дерева фигурку.
Она остановилась в дверях, и он обернулся, уже зная, кто это.
— Здравствуй, Рукия, — произнес он, не зная, что еще сказать.
— Здравствуй, старший брат, — сказала она тихо. — Мне нужно с тобой поговорить.
Автор: Таэлле
Бета: Йомико
Фэндом: Блич
Пэйринг: пока джен, но Ренджи/Бьякуей уже попахивает
Рейтинг: ну какой может быть рейтинг у джен-фика?
Дисклеймер: шинигами по-прежнему принадлежат Кубо Тайто. Заморочки и комплексы Бьякуи принадлежат Бьякуе лично.
читать дальше
Кучики Бьякуя всегда гордился своей способностью скрывать раздражение. В данный момент, однако, эта способность подвергалась серьезному испытанию. Конечно, ему было больно, но с болью он справляться умел. Куда хуже были мелочи, которые обычно можно было отбросить и уйти домой — или пойти пройтись по открытой местности. Но теперь его осадили мелкие неудобства, едва заметные раздражители, кусавшие его нервы, словно странные бойцовые псы, крошечные, но опасные. В больнице было тесно, и негде было скрыться от шума и запахов. Что бы ему ни понадобилось, об этом приходилось просить. И он там застрял, да не просто на несколько часов — казалось, он был здесь целую вечность. И кто-нибудь все время задавал ему вопросы, на которые приходилось отвечать. Вопросы о том, как он себя чувствует.
Как он себя чувствовал? Да как он мог ответить на этот вопрос, если и сам не знал ответа? Он… устал, пришел ему в голову вариант ответа. Но он наверняка был неверный: рана его уже исцелялась, и он много отдыхал, практически целый день.
Кровать его поставили у окна, чтобы он мог смотреть наружу. Бьякуя поблагодарил медиков Четвертого отряда за этот знак внимания, как только пришел в себя. Но он не стал упоминать, что вид на вымощенный камнями двор заставлял его еще сильнее ощущать, что он был заперт здесь и не мог вырваться наружу.
Он даже не подозревал, что свобода так для него важна. Он не подозревал, что свободен. Кто знал, что свобода в том, что можно выйти из комнаты, когда захочешь, пойти погулять ночью в саду или просто переодеться в свежее, не дожидаясь ничьей помощи? Быть свободным — значит быть одному потому, что ищешь одиночества, а не потому, что из комнаты не выйти и можно только слушать, как снаружи шумят другие, будь то в больничном коридоре или в мощеном дворе, где он подсознательно все ожидал увидеть свой сад.
А единственное, от чего освободился он — это от знакомого веса кенсейкана на голове. Волосы свободно падали ему в лицо там, где должно было быть только три четко расположенных пряди. Это было неудобно. У него руки тянулись проверить, действительно ли кенсейкана не было на месте, хотя Бьякуя прекрасно знал, что он лежал где-то, сломанный мечом риока вместе с другим грузом, который он на себя возложил. Свобода ли это, если с тебя снимают ношу, которую сам на себя взвалил?
Наверное, ему следовало радоваться, что все кончилось хорошо, и что его больше не раздирала борьба между двумя своими ношами, двумя обещаниями, данными мертвым. Этой борьбе положил конец тот же меч, что разбил его кенсейкан, снимая ношу с его плеч.… Почему же тогда плечи у него до сих пор дрожали от напряжения?
Бьякуя слегка покачал головой, потом поднял руку, чтобы убрать волосы, которые все лезли ему в лицо. Он сдвинулся с места слишком резко, и в его все еще выздоравливающем теле стрельнула боль, но он заставил себя не морщиться, приветствуя ее вторжение. Боль в теле была ясна и понятна; у нее была причина, был способ лечения и окончание. Он вдруг вспомнил, как его задевала болезнь Хисаны, как он почти завидовал ее боли. Тогда он охотно взял бы эту боль себе, если б только смог избавиться при этом от беспомощной и непонятной боли в душе. С болезнью он бы справился, если б только разум его был ясен. Но вышло не так. В жизни никогда не бывает так, как хочется.
Хисана ясности ума не теряла. Она знала страх, стыд и боль, и признавала их присутствие. Хисана никогда не обещала больше, чем могла выполнить. Она нарушила только один обет, и заплатила за это сполна. Бьякуя нарушил два.
О да, теперь он это осознавал, ощущая при этом больше боли, чем от раны в боку. Стремясь примирить два данных обета, он не исполнил ни одного. Отойдя от обещания Хисане, он не встал на сторону законов Сейретеи, а невольно помог стремившимся к власти заговорщикам. Сумел бы он выяснить правду, если бы выбрал, как сделали это столько шинигами вместо него, спасти сестру? Этого теперь уже не узнать. Единственное, что ему суждено было узнать — это горькая ирония свободы, данной ему мечом Куросаки Ичиго, когда тот разбил его кенсейкан как символ обещаний, которые Бьякуя нарушил задолго до этого.
Бьякуя не впервые задумывался обо всем этом с тех пор, как пришел в себя в больничной палате Четвертого отряда; просто сейчас он впервые позволил себе додумать эту мысль до конца. Но теперь, понял Бьякуя, садясь прямее и игнорируя еще одну вспышку боли, он не знал толком, что делать с истинами, которые он наконец воспринял. Возможно, было и к лучшему, что как раз в этот момент за дверью послышалось покашливание, потом негромкий стук.
— Войдите, — удивленно крикнул Бьякуя. Медики Четвертого отряда, такие робкие в Сейретеи, за работой ощущали себя с куда большей уверенностью, и заходили и выходили без стука, часто вообще не обращая на него внимания. Так кто бы это мог быть?
Гадать ему, впрочем, пришлось недолго; дверь открылась, и в комнату заглянул его лейтенант.
— Как поживаете, Кучики-тайчо? — спросил Абараи Ренджи, заходя в комнату.
— Ренджи, — кивнул ему Бьякуя. — Значит, тебе уже можно ходить?
— А, да, — отозвался Ренджи с заметным смущением. — Мне ж в основном царапины достались.… А от того, что раньше было, раны уже зажили.
Бьякуя приподнял бровь, услышав, каким образом Ренджи упомянул их бой, но говорить ничего не стал. Если его лейтенант решил хоть раз в жизни проявить такт, Бьякуя ему мешать не собирался.
— Э-э… — снова начал Ренджи после долгой паузы.
— Да? — Бьякуя и правда хотел помочь ему — уж больно мучительно было слушать, как Ренджи подыскивает нужные слова. Единственная проблема была в том, что сам Бьякуя не имел ни малейшего понятия, что говорить в такой ситуации. Он еще ни разу не пытался убить ни одного собственного лейтенанта, что бы ни говорили некоторые остряки Сейретеи. Разумеется, лейтенанта, который пытался убить его, у Бьякуи тоже не было.
— Я тут с вами посижу немножко, тайчо, — внезапно выпалил Ренджи. — Ну, вам же тут одиноко, наверное, сидеть одному в этой палате, так я решил прийти составить вам компанию. Ээ… если вы не против, конечно.
— Не против, — сказал Бьякуя серьезно. Он и правда был не против. Ренджи частенько донимал его, и совершенно не умел соблюдать тишину, но за последнюю пару месяцев он успел привыкнуть к своему рыжему лейтенанту. Возможно, подумал он со слабой надеждой, в присутствии Ренджи все снова станет как обычно.
Так что Ренджи с явным облегчением уселся на табурет у двери, а Бьякуя уставился в стену, пытаясь представить, что он снова в офисе Шестого отряда.
Разумеется, ничего не вышло. Сложновато было начать обманывать себя сразу после того, как сам же так долго открывал себе глаза на правду. И потом, слишком уж тихо Ренджи сидел сегодня. Бьякуя обычно не приглядывался к своему лейтенанту слишком уж усердно во время рабочего дня, но каким-то образом в памяти у него успела отложиться звуковая дорожка нормального рабочего дня рядом с Абараи Ренджи — хлопающая дверь, скрипящие стулья, шумные вздохи, приветствия всем, кто проходит мимо — а сегодня все было не там. Сегодня Ренджи не было слышно. Он сидел и что-то делал… строгал? Бьякуя повернулся посмотреть; оказалось, Ренджи и правда вырезал что-то из палки. Бьякуя не видел, чтобы кто-нибудь этим занимался, с тех пор, как от них ушел старый садовник. Он и не знал, что Ренджи умеет резать по дереву.
И что Ренджи умеет быть верным обещаниям, он тоже не знал. Прямая противоположность ему самому. Бьякуя всегда считал Ренджи гораздо слабее себя не столько даже в отношении духовной энергии — он давно подозревал, что у его лейтенанта были резервы сил, до которых тот еще не добрался, — но в отношении воли, в способности настойчиво добиваться своего и делать то, что следовало сделать. Как глупо: именно в этом Ренджи и оказался сильнее его. Ренджи все хотел его перегнать, и хоть сражение он проиграл, но войну выиграл. А Бьякуе, который всегда считал, что духовная энергия есть отражение чистоты духа, не хватило нужной силы, и все, чего он достиг, оказалось лишь временной помехой на пути Ренджи и Ичиго.
— Ты, наверное, жалеешь, что я не умер, — сказал он вполголоса, скорее себе самому.
К его удивлению, Ренджи ему ответил.
— Нет, — сказал он с такой же серьезностью. — Если б вы умерли, мне было бы больше незачем стремиться стать сильнее.
Ты уже сильнее, вдруг захотелось сказать Бьякуе, но он промолчал, не глядя на Ренджи. Если бы он это произнес, то больше сказать было бы нечего, совсем уже нечего, а он все-таки не умер. Ему предстояло жить и пытаться выполнить хотя бы некоторые из своих обещаний. Но все равно ему очень хотелось повернуться и посмотреть, было ли лицо Ренджи столь же серьезным, сколь его голос.
— Тайчо, — сказал Ренджи, — я…
И тут Бьякуе пришлось откинуться назад, но боль от резкого движения заглушило изумление от того, что в открытое окно его палаты на третьем этаже внезапно вскочил Куросаки Ичиго.
Спокойный Ренджи — это было неожиданно и даже приятно. Но ожидать от Ренджи спокойствия рядом с Куросаки Ичиго было, очевидно, чересчур, и Бьякуя сидел и смотрел, как они ругаются через его кровать и переживают за Рукию. Все еще переживают за его сестру и наверняка знают о ней больше, чем когда-либо знал он.
Бьякуя сидел и смотрел на двоих молодых людей — скорее даже мальчиков, если задуматься, но задумываться ему не хотелось, — которые сделали то, чего не смог сделать он. Он все гадал о том, что же такое было у них, чего не было у него. Может, этот недостаток, о котором он никогда не подозревал, и был причиной, по которой Хисана так и не смогла его полюбить. Причиной, по которой спустя пятьдесят лет он не представлял, что сказать сестре, когда снова с ней встретится. А потом он заставил себя перестать думать об этом. Слишком уж больно было об этом думать. Больнее, чем от Шинсо, больнее, чем от раздражающей слабости тела и неприятного осознания нарушенных обетов. Он перестал думать и просто смотрел с некоторым ошеломлением на то, как Ичиго, полный непрошибаемой уверенности в своем равенстве с кем угодно, спрыгнул вместе с девочкой-риока обратно во двор, и они побежали искать Рукию.
Очевидно, он как-то отреагировал, потому что Ренджи повернулся к нему и спросил, в чем дело.
— Этому мальчишке, — сказал все еще ошеломленный Бьякуя, — следует научиться уважению к старшим. — На самом деле он сомневался, что Ичиго станет учиться чему-нибудь в этом роде. И вообще, решил он, не стоит сейчас думать об Ичиго. Это тоже самообман в своем роде. С Ичиго он уже сражался и проиграл, а сейчас пора было заняться наконец битвами, которых он избегал.
— Ренджи, — сказал он и помедлил, слегка усмехнувшись: надо же, теперь уже он не мог найти слов.
— Тайчо, — произнес Ренджи, неловко пристроившись на краю его кровати, — насчет той нашей битвы. Я знаю, что так не полагается, но все же…
— Да, — перебил его Бьякуя с облегчением от того, что не он первый начал эту тему. — Я тоже хотел с тобой поговорить на этот счет. Не стоит извиняться, но…
— А я и не собирался извиняться, — прервал его Ренджи, и Бьякуя изумленно замолчал. — Извините, тайчо, но я правда не собирался. То есть мне жалко, что бой вышел вот так, по такой причине, и насчет всего остального тоже, но я о нем не жалею. Ни о том, за что сражался, ни о том, что наконец сумел с вами подраться по-настоящему.
Он ведь служил в Одиннадцатом до того, как пришел в Шестой, вспомнил вдруг Бьякуя. Как это все же странно, радоваться шансу сразиться с противником явно сильнее тебя, и не для того, чтобы уничтожить то, что требовалось уничтожить, а просто ради боя, ради возможности испытать себя… Может, эта радость и давала Ренджи силу продолжать стремиться к исполнению своих обещаний?
— Причина у тебя была достойная, — сказал он задумчиво, глядя из окна на беготню во дворе, — но, исполнив обещание спасти Рукию, ты нарушил другое обещание, разве не так? То, которое ты давал как офицер Готеи-13, как мой лейтенант. Когда ты давал его, собирался ли ты хранить ему верность? А если собирался, как ты выбрал, какое обещание выполнить?
В палате воцарилось молчание. Снаружи послышались крики; похоже было на тех хулиганов из Одиннадцатого. Почему Ренджи не отвечал? Может, он не мог ответить на этот вопрос? А был ли вообще на него ответ?
— Я его от всего сердца давал, тайчо, — сказал Ренджи наконец. — Я и правда хотел служить с вами и учиться у вас. Просто… знаете, я и не выбирал ничего. Может, я и не смог бы выбрать, если б стал задумываться. Я… я ведь во многом шинигами из-за Рукии стал, и сильнее стать из-за нее хотел, и вас встретил тоже из-за нее. Это все связано, и если б я решил бросить Рукию, все мои остальные обещания оказались бы бессмысленными. Это было бы неправильно, — закончил он.
Бьякуя глянул на него и сразу отвернулся — слишком больно было глядеть на неприкрытую искренность на лице Ренджи. Она заставляла вспомнить о том, как беспомощен оказался в ситуации с Рукией он сам. Он подвел ее, а вместе с ней Хисану. Как теперь это исправить?
— Ээ, — сказал его лейтенант и замолк, когда Бьякуя повернулся к нему, но потом снова продолжил. — Ээ, тайчо, вы ведь понимаете, что вам бы надо с Рукией поговорить, правда? Когда она вернется?
Бьякуя вопросительно приподнял бровь, но Ренджи продолжал смотреть на него в упор, почти не моргая даже, словно старался напряженностью взгляда подчеркнуть серьезность своих слов. Это, кстати, было ни к чему. Не так уж часто его лейтенант был серьезен, чтобы не запоминать каждый такой момент.
— Так ты знаешь все-таки, куда она пошла? — спросил он, стараясь уйти от напряженности этого взгляда. В маленькой палате это было сложно. Он мог бы посмотреть в окно, но не хотел проявлять грубость к Ренджи. А больше, кроме Ренджи, смотреть было некуда.
— Ээ, — похоже, его лейтенант был слегка смущен. — Ну, есть у меня догадка, тайчо. Но если я прав, ни к чему, чтоб ей мешали эти шумные обормоты.
Бьякуя слегка улыбнулся — надо же, Абараи Ренджи зовет кого-то еще шумным обормотом, — но признался себе, что сам он в отличие от Ренджи даже не догадывался, где может быть Рукия.
— Ну и где? — спросил он наконец.
— Ну, я так думаю… Если б она в Сейретеи была, они бы ее уже нашли. Но дом Шиба ведь снаружи, в Руконгаи, так?
Бьякуя молча кивнул.
— Вот именно. Понимаете, тайчо… после всего этого, может, не только нам с вами хочется чинить сломанные мосты?
— Так вот мы чем занимаемся, значит? — вполголоса, словно обращаясь к самому себе, произнес Бьякуя.
— Ну, я пытаюсь, по крайней мере, — сказал Ренджи со слегка смущенной улыбкой и поднялся на ноги. — Простите, что я вам тут постель трясу, тайчо.
— И совсем неплохо пытаетесь, фукутайчо, — сказал Бьякуя и с неожиданным удовольствием отметил, что Ренджи вместо того, чтобы собраться уходить, вернулся на табурет у двери.
* * * * *
Ренджи наконец ушел, когда Бьякуе принесли обед, но к тому времени атмосфера в палате уже странным образом успокоилась. Так что хотя он и провел остаток дня один, его ничто не тревожило, кроме остатков боли в раненом боку. Когда она пришла, он смотрел в небо над зданиями Сейретеи снаружи и задумчиво вертел в руках грубо вырезанную из дерева фигурку.
Она остановилась в дверях, и он обернулся, уже зная, кто это.
— Здравствуй, Рукия, — произнес он, не зная, что еще сказать.
— Здравствуй, старший брат, — сказала она тихо. — Мне нужно с тобой поговорить.
-
-
17.01.2006 в 20:14А это ты сразу по-русски писала или переводила с английского?
-
-
17.01.2006 в 20:19-
-
17.01.2006 в 20:32-
-
17.01.2006 в 20:43-
-
17.01.2006 в 20:49-
-
17.01.2006 в 21:01А Йомико тут някает по соседству.
-
-
17.01.2006 в 21:08Йомико, я так понимаю, у тебя с концами поселилась?
-
-
17.01.2006 в 21:12-
-
17.01.2006 в 21:14Вот бросить бы к чертям этот самый Аниматрикс и тоже прокатиться в гости...
Тут не так уж страшно холодно, кстати.
-
-
17.01.2006 в 21:18Ага, и мы бы тоже не прочь, чтоб ты прокатилась... Ню, авось еще пересечемся в одном пространстве-времени, и даже, желательно, относительно скоро. *совместный вагон совместного сочувствия по поводу Аниматрикса*
-
-
25.02.2006 в 07:10извиняюсь за вторжение... но тут про Бьякую было написано, вот я и не выдержала!
мне понравилось )))))просто прелесть!
автору -
-
-
25.02.2006 в 10:59-
-
25.02.2006 в 11:06я к Бьякуе слишком неравнодушна, а Эсвет нравится Ичимару... вот я и пошла искать товарищей по несчастью... или счастью - как посмотреть )))))))))
-
-
25.02.2006 в 11:10-
-
25.02.2006 в 11:23ага! я в курсе, мне Эсвет сказала, про тебя ))))) после того, как я перерыла дневник Эсвет в поисках фанфиков по Бличу (когда она их писала, я еще Блич не посмотрела и поэтому просто их пролистывала), я пошла перерывать твой дневник в поисках означенного...
*шепотом*
я уже все отрыла... и прочитала ))))
-
-
25.02.2006 в 11:24-
-
25.02.2006 в 11:31зато есть еще картинки... я добралась до поста с кучей комментариев... а в комментах картинки, картинки, картинки... Дошла до той, где изображены Укитакэ, Кёраку и Урахара... Сижу и медитирую. Это ужасно! мне нравится весь Готэй-13 всем скопом! Бьякуя не в счет - он вне конкуренции ну не разорваться же!
-
-
25.02.2006 в 11:53-
-
25.02.2006 в 12:36о да! но зато когда они все в сборе - глаза разбегаются...
-
-
25.02.2006 в 15:01